32
Я вернулся в Ленинград. Теперь мы - Славка Борисов, Славка Сазанов, Мишка Давыдов, Володька Кошелевский и я поселились в 150-й комнате. В той самой комнате на шестом этаже, с балконом,на углу проспекта Добролюбова и Зоологического переулка, в которой я жил летом 1960 года, будучи ещё абитуриентом. Вскоре приехала из дому и Сашенька, мы с радостью бросились в объятия друг к другу в тёмном предбаннике нашей комнаты. Мы теперь почти не расставались, а Славка Борисов ходил за нами подглядывать, когда мы обнимались у Петропавловки.
В этом, 1963-м году окончила 11 классов моя сестра Люба и поступила тоже на физфак ЛГУ, причём безо всякой моей помощи при подготовке к вступительным экзаменам - я был в экспедиции в это время. Ей дали место в общежитии, только не в первом, а в десятом, рядом с НИФИ. Вместе с ней поступила её школьная подружка Люська Балуева, у них сразу образовалась своя компания в общежитии, где жили большей частью филологини, и я редко встречался с родной сестрой - всех вокруг вытеснила Сашенька.
Вечеринка в 150-й комнате, осень 1963 г. Люба, Зойка, Лариса, Таня Крупенникова, Славка Борисов, Мишка Давыдов, Курт Пойкер, Валерка Долгополов, Сашенька, Димуля.
Я выписался из Боткинской больницы то ли в конце ноября, то ли в начале декабря. На носу была сессия, а я фактически не занимался весь семестр из-за задержки в экспедиции, поездки в Калининград и болезни. Само по себе это меня не пугало, так как предыдущий семестр - второе полугодие третьего курса, я почти весь прогулял, но кое-как наверстал в сессию, на что надеялся и теперь.
Но теперь моя система занятий с конспектированием учебников стала давать странные сбои: я зацикливался при переписывании. В своём стремлении к красивому оформлению конспектов я довёл до совершенства систему подтирок и подчисток написанного с помощью резинок и острого бритвенного лезвия. Однако теперь подчисток требовала каждая кривая буква, не говоря уже об описках и ошибках, а сами подчистки стали казаться заметными, и я вырывал, а вернее - аккуратно вырезал весь лист целиком и начисто переписывал. При переписывании же меня постигали новые неудачи, и я не мог сдвинуться с проклятой страницы.
Конечно, я чувствовал, что со мной творится неладное, сознавал нелепость своих действий и ничего не мог с собой поделать. Я не управлялся своей волей и отчётливо видел это. От Сашеньки я до поры до времени свою беду скрывал, но чувство жути и отчаяния всё чаще овладевало мной, свою подавленность мне было трудно спрятать. Устав от бесплодных попыток преодолеть заколдованное какой-нибудь жалкой помаркой место, я бросался ничком на кровать и то ли засыпал, то ли впадал в забытие.
Становилось ясно, что надо идти к врачам. Я рассказал обо всём Сашеньке. Она без паники восприняла дурные новости, старалась успокоить меня. В университетской поликлинике штатного психиатра не было, только невропатолог, который прописал мне что-то успокоительное, бром, кажется, и велел придти в день, когда в поликлинике консультировал психоневролог: пожилой седой дядька, профессор, по фамилии Шрайбер или что-то в этом роде. Он констатировал у меня невроз навязчивых состояний и направил в психдиспансер.
Там я попал к очень ласковой женщине-врачу средних лет, одна только манера разговаривать которой подействовала на меня успокаивающе и ободряюще. В ней ощущалось искреннее сочувствие, сразу возникло чувство доверия к ней и какого-то облегчения. Она внимательно выслушала меня и поставила на учёт и на очередь в психоневрологическую клинику, куда надо было явиться 15-го марта, т.е. где-то через месяц. По её словам клиника, куда меня направляют, - это фактически санаторий, где люди отдыхают, восстанавливают нервные силы. Попасть туда трудно, так как мест мало, а желающих много, поэтому и придётся ждать очереди. Мне же там полечиться надо обязательно, учёбу придется на время оставить - при таком заболевании несомненно предоставят академический отпуск.
Я на всё был согласен, лишь бы избавиться от своих позорных мучений, и даже с нетерпением стал ждать назначенного для явки в клинику срока.
Всё это происходило где-то сразу после зимних каникул, на которые я ездил домой. Сессию я впервые не сдал полностью: на какой-то экзамен просто не пошёл, т.к. не подготовился как следует. Дома я признался в своих бедах маме, она успокаивала меня. Тогда же я сообщил ей, что собираюсь жениться на Сашеньке. Мама не отговаривала. Необходимость столь ранней женитьбы я мотивировал исключительно тем, что женатым в общежитии дают отдельные комнаты. Мы с Сашенькой, мол, всё равно всё время вместе проводим, а в своей-то отдельной комнате заниматься же лучше!
На каникулах в Калининграде, февраль 1964 г.
Мои сёстры - Люба и Милочка, февраль 1964 г.
На площади Победы перед возвращением в Ленинград, февраль 1964 г.